«За вратарской маской чувствовал себя свободным». Как складывалась карьера первого игрока НХЛ кубинского происхождения

Чемпион и лучший вратарь молодежного ЧМ-2004 в составе сборной США Эл Монтойя на страницах The Players’ Tribune рассказывает, что хоккей не всегда приносил ему одну только радость. 

Помню, как впервые надел вратарскую маску.

Мне было семь, я играл в детской лиге на старой ледовой арене Glenview Park District у себя дома, в Иллинойсе. В то время быть голкипером в той команде было все равно, что проиграть пари. Перед каждой игрой нам приходилось передавать баул с вратарской формой другому игроку. Никто не хотел браться за эту работу. А местами дырявая сумка с потрепанной амуницией не очень-то способствовала росту всеобщего интереса.

Но для меня? Для ребенка, который искал новые способы развлечься? Вы шутите?

Для меня эта сумка была словно наполнена золотом. То, что было внутри, было невероятно особенным — олдскульные кожаные щитки, один из тех древних нагрудников, где была защищена только грудь, а о безопасности рук нужно было заботиться уже самому. С таким же успехом это могла быть экипировка Патрика Руа или Эдди Белфора. Мне было все равно. На мой взгляд, она была прекрасна.

И когда однажды сумка приземлилась у моих ног, я надела маску и… влюбилась. Сразу же. С этой маской я чувствовала, что могу отгородиться от окружающего шума и довериться своим инстинктам, чтобы реагировать на все, что бы ни случилось.

Когда я была без маски? Что же, все было несколько иначе.

Чтобы полностью понять, почему, нужно представить, каково это – жить в двух разных мирах: в том, что сформировал меня как сына беженцев с Кубы – моей мамы, которая приехала в Америку вместе с родителями, бежав от режима Кастро, когда ей было 10 лет, – и в том, что мне пришлось создать самому, как обычному американскому ребенку, родившемуся в Чикаго.

Позвольте мне прояснить: я горжусь каждой частью своей личности. Но ежедневное перемещение между двумя совершенно разными версиями себя может быть непростым. Дело не в том, что я не знал, к какой из них я больше принадлежу. Дело в том, что я не чувствовал, что общество позволит мне быть тем, кем я являюсь – кубинцем, американцем, сыном иммигранта – одновременно.

Вот что происходит в твоей голове, когда ты постоянно переходишь из одной реальности в другую. Внутри нашего дома 99% общения шло на испанском. К маме, двум моим братьям и мне обычно присоединялась наша abuela de cariño — посланная Богом бабушка, она же наша няня. Она всегда была рядом, чтобы поддержать нас, пока моя мама, мать-одиночка, неустанно трудилась, чтобы оплатить учебу в медицинском колледже, ни разу ни на что не жалуясь.

Затем, всякий раз, когда я выходил из дома, это было похоже на культурный шок. Мы жили в районе, где преобладали ирландские католики. Я всегда знал, что выгляжу немного иначе и одеваюсь немного по-другому, и не хотела привлекать к этому внимания. Так я стал ребенком, которому иногда было трудно открыться , так сказать, выйти из своей раковины. Помню, как моя учительница во втором классе подняла этот вопрос на одном из родительских собраний, выразив обеспокоенность тем, что я почти не разговаривал.

Мама посмотрела на ту учительницу как на сумасшедшую. Она подумала: «Вы шутите?! Он говорит на двух языках!»

А потом, секунду спустя…

«А вы бы видели этого мальчика на льду!!!»

И вот тут-то мы снова возвращаемся к вратарской маске.

Можно легко подумать, что маска — это способ спрятаться или слиться с толпой, но не думаю, что для меня это было главное. Честно говоря, скорее наоборот. Игра вратарем позволяла мне полностью погрузиться в момент — не пытаться соответствовать ожиданиям людей в разных ситуациях, не задаваться вопросом, почему эта грань вообще существует. Я мог полностью сосредоточиться на шайбе, летящей в мою сторону, и делать все возможное, чтобы ее остановить.

Я чувствовал себя таким свободным за этой маской, и она придала мне уверенности быть собой.

Уверенность имеет огромное значение для детей с такими историями, как у меня, особенно когда они играют в такой вид спорта, как хоккей.

Прежде чем я продолжу, позвольте мне сказать: не поймите меня неправильно — я люблю хоккей. Я считаю его самой прекрасной игрой в мире. Он дал мне так много. Это значит для меня все, и я невероятно благодарен за то, сколько пользы и счастья мне принесла игра в хоккей.

Но в то же время, определенно были моменты, когда я понимал, почему на катке не было таких латиноамериканских ребят, как я.

Никогда не забуду тот день, когда игрок команды соперника, выступавший в молодежной команде, решил словесно пройтись по мне и использовал для этого самые оскорбительные выражения, которые он мог только придумать.

Хотел бы я это забыть. И хотел бы, чтобы этого никогда не было. Но это случилось.

И в тот момент, представьте себе… я буквально даже не понимал, что происходит. Я был таким маленьким, совершенно наивным. Я даже не знал, что означают некоторые из этих слов. Я никогда раньше не слышал некоторые из них. Я был просто растерян.

Наверное, я понял, что это не самая приятная вещь на свете, просто из-за того, как он это сказал. Но помимо этого?

После этого мне пришлось пойти к маме и спросить ее, что это было. Помню, как прыгнул в машину, сразу рассказал ей, что произошло, и просто… пыталась осмыслить произошедшее.

Не помню точно, что сказала мама, но, кажется, она просто объяснила мне все очень общими словами, как если бы мы пытались объяснить какое-нибудь слово маленькому ребенку. Типа: «Это просто подлое слово, которое некоторые говорят», или что-то в этом роде. А потом она сразу же сказала… «Olvídalo!»

Забудь об этом!

Так я и сделал. Правда-правда. По какой-то причине я всегда мог просто отпустить ситуацию.

Но это не означало, что инциденты прекратились. Больше всего меня, наверное, задело, когда другие родители хоккеистов жаловались, что моя мама «слишком громкая» или «слишком агрессивная» на катке. На самом деле они, конечно же, имели в виду, что моя мама «слишком много говорит». Она и так была одной из немногих «цветных» на катке. Некоторые и так относились к ней как к чужаку. Но теперь люди навешивали на нее ярлыки и судили, основываясь на стереотипах.

А я ничего не мог сделать, кроме как наблюдать.

Было, конечно, больно, но знаете что? В то же время я горжусь тем, что ничего из этого на нас не действовало. Все эти попытки заставить меня чувствовать себя униженным или проявить неуважение ко мне или моей семье? Эти усилия так и не достигли цели.

Это никогда не мешало мне появляться на катке. Это никогда не заставляло мою маму замолчать. Мы продолжали быть собой. Мы через многое прошли как семья. Мы умели объединяться и искать вдохновение и силу в себе.

К тому же, пока на мне была маска… я чувствовал, что могу все. Я действительно в это верил. Неважно, на каком языке я говорил или как выглядела. И уж точно неважно, пытались ли меня сломить несколько придурков.

Эта маска позволяла мне подняться над всем этим.

Я говорю об этом не для того, чтобы изобразить жертву. Дело не в этом, и никто не должен меня жалеть. Совсем нет.

Почти весь мой опыт в хоккее — 99,9999% — был позитивным, удивительным и воодушевляющим. А стычки с какими-то придурками? Такого рода вещи случались крайне редко. И в какой-то степени я искренне считаю этот опыт частью взросления — формирования устойчивости, которую все цветные люди в преимущественно белых регионах вырабатывали поколениями.

В моем случае я настолько любил хоккей, что решил бороться с такими трудностями. Я смог продолжать двигаться вперед и сосредоточиться на самой игре.

Когда я играл в рамках Программы развития национальной сборной США по хоккею (USA Hockey's National Team Development Program, USNTDP), самым важным для меня сражением была борьба за победу — за то, чтобы американский гимн звучал в конце каждого международного турнира. Даже в подростковом возрасте я понимал это. Этот флаг и этот гимн олицетворяли все, о чем молились мои бабушка и дедушка, когда уезжали с Кубы и привозили свою дочь в новую страну. Для меня не было ничего более мотивирующего, чем отдать должное их истории, одновременно отдавая все, что у меня было, моим товарищам по команде, пока мы вместе писали свою собственную историю.

Я никогда не забуду, как стоял на красной линии во время этих турниров, смотрел на флаг и думал: «Это для вас, бабушка и дедушка. Это для тебя, мама, — за все жертвы, которые ты принесла». Эти моменты наполняли меня такой гордостью — гордостью, которую я несу по сей день.

Но к тому времени, как я попал в НХЛ, я предполагал, что стереотипы, с которыми мне порой приходилось сталкиваться, уйдут в прошлое. Но как бы мне этого ни хотелось – как бы я ни надеялся – все это так и не исчезло полностью за время моей профессиональной карьеры в хоккее.

Один из моих первых опытов в лиге ясно дал мне понять, что мне всегда придется справляться с другим давлением. Ко мне было приковано столько внимания, ведь я был первым кубино-американцем в НХЛ, а также редким носителем испанского языка в истории НХЛ и единственным игроком, который регулярно давал интервью в раздевалке на испанском.

Представьте: вы дебютируете в НХЛ в составе «Финика». На скамейки запасных – Уэйн Гретцки – да, ваш тренер – сам «Великий». Вы на пике формы и выдаете «сухую» игру, которая приносит вашей команде победу.

В вашей первой игре! «Сухарь». Бум. Ну же!!! Только представьте! Один из самых счастливых дней в моей жизни, без сомнения.

А потом, на следующий день, меня пригласили на местное радиошоу рассказать о моем дебюте. Черт возьми, да? Кто бы не хотел поговорить о таком дебюте?! Я подумал: «Давай! Погнали!»

И вот я звоню на шоу, абсолютно счастливый и готовый к старту. На седьмом небе от счастья.

«Эй!!!! Как дела, ребята?»

И как только эфир начался, я слышу, как ведущие говорят с фальшивым, чрезмерно драматичным испанским акцентом… и понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Будучи новичком, я мог думать только о том, чтобы пошутить и подыграть. Я был в таком восторге от своей игры. Я был безмерно счастлив. Эти шутники не собирались меня останавливать.

Оглядываясь назад, понимаю, что да, это было некрасиво. Такого не должно было случиться. Это было неправильно. Это как раз то, что… если бы в тот день латиноамериканская семья слушала радио в Аризоне и услышала такое, они бы не пошли на хоккей в ближайшие пять лет, если вообще бы пошли когда-то

Но тогда? Когда это случилось? Честно говоря, я просто смирился с этим. Я продолжал жить дальше и старался забыть об этом.

Olvídalo!

А потом, несколько лет спустя, в 2011-м, я играл с командой в Канаде, и вот… опять.

Вдруг на радиошоу решили, что будет хорошей идей поставить в эфире момент, где «Эл Монтойя» выступает под псевдонимом Тони Монтана.

«Лицо со шрамом».

Хм… да.

Заметьте, это был не я. Это какой-то человек, которого наняли, чтобы… не знаю… наверное, говорить как главный герой кинокартины «Лицо со шрамом» и одновременно притворяться мной?

Я не из тех, кто любит бегать и поднимать шум, но с самого начала мне это показалось неправильным. Помню, подумал: «Эй, я думал, что канадцы – самые милые и отзывчивые люди в мире? Что случилось?»

Я высказал свое беспокойство, но они продолжали и продолжали. И снова… Просто отвали, Эл.

Подумай о маме, она никогда не жалуется. Не обращай внимания.

Но когда я думаю о сегодняшней игре? Прямо сейчас? Я все время возвращаюсь к одному и тому же вопросу…

Неужели мы не можем добиться большего?

Я точно знаю, что мой опыт столкновения с ксенофобией и расизмом в игре не был уникальным. Что другие сталкивались с подобными вещами, и даже с гораздо более серьезными. (Как я уже говорил, я считаю, что мне повезло, если говорить о большей части моего опыта в хоккее, да и в жизни в целом. Неприятные моменты… к счастью, их было мало.)

Эти вещи — нетерпимость, изоляция, расизм, ксенофобия, травля — все еще продолжаются. Все еще случаются.

Но это не обязательно. Поддержка и принятие игроков из разных слоев общества создаст новую волну талантов, а также точки соприкосновения для новых болельщиков. Это самый захватывающий способ развития хоккея.

И я точно знаю и могу с гордостью сказать, что... это происходит. Это грядет. И, по сути, я почувствовал зарождение этого движения еще тогда, когда играл во Флориде, и увидел энергию того, каким может стать хоккей, когда он вовлекает и объединяет всех.

В Майами я старался как можно чаще бывать в обществе. Не только потому, что я хотел погрузиться в еду, музыку и атмосферу, напоминающую мне о моей семье, но и потому, что я хотел быть рядом с людьми, которые напоминали мне о моей семье и которые теперь могли видеть себя представленными в моем виде спорта.

Вот это важно!

Я хотел, чтобы люди в сообществе знали, что хоккей — это место, где они могут полностью реализовать свою идентичность, как игроки или болельщики. Ощущение их историй через мою собственную, казалось, действительно меняло ситуацию. Иногда я даже видел на трибунах плакаты с надписью «Orgulloso de ser Cubano» — «Горжусь быть кубинцем».

Как можно не радоваться такому на хоккейном матче?

Ощущение этой связи всегда вызывало у меня улыбку, прежде чем я занимал место на площадке и готовился к игре — надевая вратарскую маску с маленькой кубинской сигарой, нарисованной сзади. Я старался отразить это в дизайне каждой маски — простое выражение и напоминание о том, как ношение маски всегда позволяло мне быть самим собой…

Гордый кубинец-американец в хоккее.

Теперь все мы, любители этой игры, должны позаботиться о том, чтобы в будущем каждый ребенок, который хочет играть, смотреть хоккей или быть его фанатом, — независимо от его происхождения, независимо от его уникальной истории — чувствовал такую ​​же связь между нашим видом спорта и своей личностью.

Это наш долг перед хоккеем, и это наш долг перед друг другом.

Другие материалы:

«Бросали ли черных кошек на лед? Конечно». Человек, который сломал «цветной барьер» в НХЛ

«Заплачу 10 тысяч тому, кто сможет сделать его белым». Как не попасть в Зал славы из-за цвета кожи

«Повторяй за мной: «Слишком маленький? Пошел нах**!». Письмо Дага Гилмора молодому себе

«Спорт – это бизнес развлечений». Как в жизни ведет себя самый пафосный игрок НХЛ

«Людям хочется выставить меня засранцем? Прикольно». Джош Хо-Сэнг пытается сломать систему в НХЛ